От этой женщины, хоть она и была бледна, как печально известные слуги Лондора, пахло совсем иначе. Чужой, враждебной землей, мысли о которой заставляли вскипать загустевшую черную кровь в пересохших жилах. Вместе с ней в груди разгоралась ярость, первозданным обжигающим огнем, разрушительную мощь которого во времена войны испытали многие человеческие города и даже сам божественный пантеон, но об этом Мидир знал лишь со слов своих повелителей, вскользь рассказывавших дракону о поражении его древнего рода. Но пламя, разгоняющееся силой по всему его телу, было с ним с рождения, и никто не мог ни отнять, ни обуздать его в полной мере.
От нее необходимо было избавиться. Кем бы ни была эта женщина, ее намерения было невозможно угадать, а вестники с чужеродных земель обычно не являлись с миром. Здесь, в Городе за Стеной, обитала, погруженная в сон, прекрасная Филианора, чей покой Мидир был обязан хранить до тех пор, пока младшая дочь Гвина борется с поднимающейся тьмой. И он понимал, что, вероятнее всего, чужестранка пришла, чтобы потревожить богиню — это в лучшем случае, если не думать о том, что она захочет украсть ее силу.
Бледную деву следовало испепелить, заставить исчезнуть с лица земли. Каждый знал, что приходить в закрытый город Гвина и приближаться к Церкви, охраняемой Копьями, стражами и потомком Древних драконов — затея, обреченная на грандиозный провал с последующим бесславным концом на острие поросшего меча, под градом острейших снарядов или от первобытного пламени. Если эта девушка об этом не знала, это была исключительно ее проблема. К тому же, едва ли она могла бы понимать его речь и предупреждения, поэтому была заранее обречена.
Мидир сфокусировал взгляд на ее руке, протянутой в странном жесте, словно она бесстрашно хотела прикоснуться к черной чешуе. Но почему-то от нее совсем не веяло страхом, как это бывало со многими, кто не был готов встретить на своем пути одного из тех, кого принято считать вымершими и практически неуязвимыми для обычных клинков. И это, пожалуй, было несколько удивительно. Эта глупая женщина словно не осознавала или отказывалась принимать, в какой опасности находилась. Быть может, обратись она в бегство, Мидир дал бы ей шанс уйти — когда-то он совершенно не был одержим убийствами и позволял множеству рыцарей и просто глупцов спасти свои шкуры, не догоняя их убийственным огнем — но эта странная и неожиданная гостья словно и не собиралась убегать. Кажется, она была непроходимо глупой или ужасно хотела свести счеты с жизнью.
Что же, в последнем Мидир был готов ей помочь, и его даже не нужно было просить об этом. Бесчисленное количество времени, проведенное здесь, в этом отравленном бездной месте, сказалось на добродушии воспитанного богами дракона: тьма с остервенением вырвала из самых недр родовой памяти ту злость, которую на долгие века посеяли в драконьих сердцах человекоподобные существа, безжалостно вырезающие тех, кто не был похож на них и в то же время не желал быть ими ведомыми. И жалости к таким у Мидира с каждым мгновением оставалось все меньше, а разум давно был отуманен, а мысли спутаны в тугой узел. Правление телом, полным смертоносных орудий убийств, дарованных природой, взяли первобытные животные инстинкты. Здесь — желание защитить свой земной угол, оградиться от чужаков да наказать их за вторжение. И вот, выдохнув горячий пар, Мидир уже готовится положить этой странной встрече конец, но в самый ответственный момент дракона ослепляет яркая вспышка, и он чувствует, словно пламя резко затухает в нем.
Становится холодно.
Кажется, так должна выглядеть смерть? То, о чем бессмертные существа говорят вскользь, никогда не боятся и совсем не ждут. Когда срок не определен, мысли не лезут в голову, часы тоже не тикают — их время безмерно. Но сейчас, вместе с холодом, Мидир впервые за долгое время почувствовал что-то еще.
Страх.
Ему давно не приходилось ничего бояться, ведь все вокруг было таким изведанным и предсказуемым. Но сейчас, столкнувшись с чем-то необычным, выбивающим из колеи, Мидир серьезно забеспокоился. Сотни самых разных мыслей вдруг промелькнули в его голове, и только одна болезненно пульсировала, возвышавшись над всеми: «что, конец?» Пугала и необычная легкость, словно вдруг его тело стало таким невесомым. Неужели так мало весит драконья душа? Тогда удивительно, что за нее вообще кто-то борется. Намного интересней было бы отрубить хвост, ведь раньше по ним специально начинали бить, чтобы потом ковать магическое оружие.
Но, открыв глаза, Мидир по-прежнему видит это проклятое, уже осточертевшее ему место, внезапно вдруг так выросшее в его глазах. Яркий солнечный свет нещадно слепит, но больше всего поражает, как близко к нему теперь находится эта странная человеческая женщина, каким-то образом умудрившись даже возвысится над ним. Отведя взгляд вниз, дракон видит совсем не свое тело и поначалу впадает в ступор, и лишь спустя несколько мгновений ужас догоняет его, предательски парализуя.
— Что ты наделала? — не то прорычал, не то прохрипел Мидир, даже не надеясь, что она сможет его понять. Едва ли он сам мог бы понять себя в этот момент, потому что в голове теперь не было ни единой цельной мысли — только буря не самых положительных эмоций и все тот же тревожный страх.
От этой женщины, хоть она и была бледна, как печально известные слуги Лондора, пахло совсем иначе. Чужой, враждебной землей, мысли о которой заставляли вскипать загустевшую черную кровь в пересохших жилах. Вместе с ней в груди разгоралась ярость, первозданным обжигающим огнем, разрушительную мощь которого во времена войны испытали многие человеческие города и даже сам божественный пантеон, но об этом Мидир знал лишь со слов своих повелителей, вскользь рассказывавших дракону о поражении его древнего рода. 
